Ростов и Нахичевань в книге Великой княгини Ольги Александровны «25 глав моей жизни»

Глава 24. Еще одно бегство

Мы собирались отправиться в какой-нибудь городок на севере, но для того чтобы попасть туда, нужно было ехать через Ростов. По пути у нас с мужем сложилось какое-то необъяснимое чувство, что мы совершаем ошибку, отправляясь на север, и мы принялись довольно подробно говорить об этом. Пока мы сидели и обсуждали причины, по которым нам не стоит ехать на север, в наше купе вошел офицер. Мы не были с ним знакомы, но, когда разговорились с ним и рассказали о наших планах, он, используя все свое красноречие, объяснил нам, что было бы полным безумием ехать в город, где мы первоначально предполагали поселиться. Он посоветовал нам остаться на какое-то время в Ростове, и мы посчитали это знаком свыше. Мы с мужем были удивлены и в то же время счастливы, что наши сомнения так быстро разрешились. Наконец решение было принято: мы останавливаемся в Ростове, и от этой мысли мы оба испытали чувство радости и облегчения. Наш неизвестный друг был так любезен, что нашел нам комнату у одной богатой вдовы, которая жила в Ростове, и мы остались у нее на неделю, но, поскольку нам не хотелось злоупотреблять ее добротой, мы стали подыскивать себе другое жилье.

Через неделю мы нашли подходящее место — армянский монастырь, находившийся километрах в двадцати от Ростова. На самом деле это были лишь руины монастыря, который какое-то время назад подвергся нападению и был основательно разрушен. Дверь, еще не пущенная на дрова, болталась беспомощно на остатках дверных петель. Большая часть окон была выбита, с мебелью обошлись не лучше. Монастырь стоял на возвышенности, окруженной летними дачами и парками, и если бы все это было в порядке, то летом, вне всякого сомнения, здесь было бы чудное место для отдыха. Но сейчас оно было безлюдным и унылым. Мы расположились в длинном белом крыле с четырьмя комнатами и обустроили их настолько, насколько нам позволяли подручные средства. Мы набили несколько мешков соломой, заткнув ими выбитые окна, и нашли несколько дверей, которые еще можно было как-то использовать. К нашему великому удивлению и крайнему облегчению, мы обнаружили печку, которая превосходно обогревала все четыре комнаты. В округе было достаточно дров, что позволило безболезненно решить непростую проблему отопления.

Мы прибыли в монастырь осенью, рассчитывая прожить в нем, уж во всяком случае, всю зиму. Однако наше пребывание там оказалось значительно короче, и мы провели в монастыре лишь три с половиной месяца. Первое время, до того как начались морозы и выпал снег, мы гуляли по поселку. Иногда мы даже отваживались заглянуть внутрь какого-нибудь из соседних домов, разрушенных и разграбленных мародерами, но всегда слегка опасались того, что могло предстать нашему взору. В домах, куда мы заходили, валялись куски разбитой вдребезги мебели, картины были изрезаны ножом или вырезаны из рам; нетрудно было себе представить, что здесь происходило, когда мы видели пол, усыпанный осколками битого стекла, и пустые винные бутылки. Во многих местах мародеры срывали половицы в поисках спрятанных сокровищ, которые хозяева могли там оставить. Повсюду, куда бы мы ни ходили, обнаруживались следы чудовищного разгрома, который вызывал гнетущее чувство. Во многих местах происходили такие вещи, которые нельзя предавать печати. Все окрестные дома были брошены владельцами. Об этом говорили заросшие сады, где царствовали дикие вьющиеся растения. Их большие красные листья свисали гирляндами с балконов и деревьев подобно громадным каплям крови, навевая мысли о смерти и разрушении и еще больше усиливая и без того зловещую атмосферу.

Время от времени, хотя и редко, к нам наведывались друзья из Ростова. Они всегда спешили вернуться в город до наступления темноты, так как ночные грабежи и убийства были заурядным явлением. Хотя у нас не было ничего, что могло бы соблазнить даже самого нищего вора, мы жили в постоянном страхе, что какие-нибудь заезжие банды грабителей найдут наше убежище. Однажды в нашу дверь неожиданно постучали, что случалось очень редко. В дверях стояла израненная бедная женщина. На нее напали и избили, она была вся окровавлена. Ее остановили, забрали все деньги, жалкое пальто и ботинки. Она стояла с босыми ногами, на ней не было ничего, кроме тоненького платья. Женщина продавала на рынке какие-то вещи, и по пути домой, неся с собой жалкие заработанные гроши, она была ограблена недалеко от нашего монастыря. Каким-то образом она сумела доползти до нашей двери. Бедняжка!

С наступлением декабря у нас вновь появилось чувство, что пора уезжать из монастыря. Ранним утром мы получили известие о том, что нам следует покинуть Ростов в день эвакуации. Это известие не застало нас врасплох, мы уже упаковали свои пожитки, в готовности уйти в любую минуту. Все, что нам нужно было сделать, — это закутать наших детей в теплые шали и сесть в сани, которые уже стояли наготове. Муж уселся на облучок с ружьем за спиной. Я села сзади с детьми, и мы отправились в путь. Неожиданно санки налетели на ухаб, ружье соскользнуло со спины моего мужа и ударило Тихона в носик. Этот шрам можно увидеть и сегодня.

Был морозный, но спокойный вечер. Повсюду лежал снег, а заходящее солнце осветило своими последними лучами всю снежную степь. Чем ближе мы подъезжали к Ростову, тем больше людей нам попадалось на дороге, спешащих так же, как и мы. Некоторые шли пешком, неся на спинах котомки. Другие гнали вперед скот и везли свои пожитки на небольших санях. В какой-то момент мы увидели человека, сидящего верхом на красивом коне и пытающегося управлять вереницей скаковых лошадей, которых он хотел вывести с опасной территории. Люди несли с собой самые странные вещи. Было очевидно, что всё, чего они хотели, — это спасти самое дорогое, не думая о том, смогут ли они взять эти вещи с собой и пригодятся ли они им в будущем.

Солнце уже исчезало за горизонтом, когда мы добрались до Ростова. Оттуда мы надеялись продолжить наше путешествие поездом. Здесь царили еще большее смятение и хаос, чем на проселочных дорогах, и к тому времени, когда мы добрались до станции, уже стемнело. По дороге нам встретились вагонетки, забитые ранеными, которых перевозили в город из госпиталей. Сама станция была охвачена бурлением. Все задавали вопросы, но никто не мог на них ответить. Нам удалось сесть в поезд, но мы понятия не имели, когда и куда он отправится. Многие умоляли пустить их в вагоны. В нашем купе находились три офицера, один из них с молодой женой. Все трое страдали тифозной лихорадкой. Они были настолько слабы, что лежали на полу, так как для них нигде больше не было места.

Мы были счастливы, что нашли места в поезде, и ждали его отправления. Однако никто, похоже, не интересовался нашим поездом. Мы наблюдали за тем, как один за другим по другим путям проходят переполненные поезда. Несколько раз мы думали о том, чтобы выйти из поезда, о котором, похоже, забыли, и попытаться найти уголок или место в других поездах, но решили не рисковать. После того как поезд простоял на путях двое суток, кто-то неожиданно проявил к нему интерес, и, когда уже мы потеряли надежду на то, что нам удастся продолжить свое путешествие, поезд медленно отошел от станции.

Мой мозг находился в некотором оцепенении после всего этого ожидания и невыносимого напряжения от невозможности узнать, сумеем ли мы уехать, прежде чем «что-нибудь случится». Однако, как только мы почувствовали, что поезд тронулся, мы успокоились и неожиданно вспомнили: да ведь сегодня Сочельник! Один из болеющих офицеров сошел на станции и купил колбасу и немного хлеба, которыми он поделился с нами при свете огарка свечи. Это было странное Рождество, столь непохожее на счаствые праздники моего детства. И вот теперь мы сидим с тремя смертельно больными людьми в вагоне, погруженном в кромешную тьму, да еще не имеем ни малейшего представления, куда мы едем. У нас не было ничего, что обычно сопутствует настоящему Рождеству — служба в храме, рождественский стол, подарки, — но мы все равно были счастливы и рады своей удаче, потому что нам удалось спасти свои жизни и потому что мы были вместе.

В какой-то момент наш поезд остановился на небольшой станции. Мы вышли из вагона, так как знали, что где-то недалеко находится казачья станица и нам там окажут теплый прием. Мы оказались правы. Нас поселили в доме, накормили и в течение двух недель обращались с нами наилучшим образом. В доме, где мы остановились, жила старая бабушка. Она сидела за прядкой, повторяя один псалом за другим. Она не умела читать и писать, но с самого раннего детства, как и многие люди ее поколения, знала наизусть Новый Завет и псалмы; ее уважали сыновья и внуки. Все казацкие станицы содержатся в необыкновенной чистоте, и примерно раз в месяц все хаты тщательно отмывают от грязи и заново белят изнутри и снаружи так, что они сияют чистотой. Мы быстро познакомились со многими сельскими жителями, которые приглашали нас к себе каждый вечер. Многие спрашивали нас, не хотим ли мы поселиться в их станице и купить участок земли. Эта идея привлекла нас, и мы даже посмотрели дома, выставленные на продажу, но не осмеливались думать, что сможем безмятежно жить здесь. Мысль об этом настолько не давала нам покоя, что мы решили уехать через несколько дней. Мы очень неохотно приняли это решение, но в то же время испытывали беспокойство относительно дальнейшего пребывания здесь. Все наши новые добрые друзья и их семья, иными словами, все станичники, провожали нас до поезда, надавали нам в дорогу столько еды, что нам ее хватило на недели. Мы высовывались из окон до тех пор, пока из виду не исчезла последняя казачья папаха.

Итак, мы снова были в пути, на сей раз направляясь в черноморский порт Новороссийск. Путешествие было ужасным. Наш вагон был грязным, кругом кишели насекомые, которые оставляли нас в покое днем, но пожирали ночью. Помню, как я сидела с огрызком свечи и давила этих ужасных тварей, которые вылезали из щелей и углов и кусали моих бедных детишек, но ничто не могло остановить их. Их было слишком много, и они были настолько хитрые и голодные, что я не смогла отбить им аппетит.

Покинув плоские степные земли, в какой-то вечер мы остановились на горной станции, откуда начинался крутой спуск к Черному морю по многочисленным туннелям, которые дали название станции — «Туннельная». Незадолго до ожидаемого отправления я стояла у разбитого окна в проходе и случайно услышала разговор двух железнодорожников, от которого у меня кровь застыла в жилах. Один из них сказал:

— Так ты говоришь, там всего три тормоза?

— Да, только три на девяносто три вагона.

— Так ты думаешь, что они могут остановить поезд?

— Нет, почти наверняка, нет.

— Да, но что же нам делать?

— Ну, мы можем попробовать одну штуку: единственное, что я могу предложить, — это прицепить пустую нефтяную цистерну, у которой есть тормоза, это может сработать!

Я пересказала своему мужу этот разговор, и, хотя ни он, ни я по натуре люди не опасливые, мы всю ночь не смыкали глаз, слушая, как скрипят и визжат тормоза, пытающиеся спасти наши жизни. Это была не шутка — мчаться с горы по туннелям, зная, что твоя жизнь висит — не на волоске, а на четырех хрупких железных колодках.