«ЛЮБИМИЦА МОСКВЫ И РОСТОВА-НА-ДОНУ»

«ЛЮБИМИЦА МОСКВЫ И РОСТОВА-НА-ДОНУ»

13.12.2021 Автор Оксана Мордовина 321

«О, Ростов! Я так люблю его – я каждый камушек готова

целовать! Я каждому жителю – пусть я не знаю его – хочу

как родному пожелать только счастья…»

Изабелла ЮРЬЕВА (1899−2000)

Этот скромный заголовок украшал одну из многочисленных афиш Изабеллы Юрьевой еще в ту пору, когда ее восхождение к славе только начиналось. А скольких пышных титулов и красочных сравнений была еще удостоена певица! Ее – и с полным основанием – прозвали мадам Вечный Аншлаг, провозгласили и «королевой патефона» (ее голос раздавался из каждого окошка), и «королевой русского романса», и просто… «белой цыганкой», повторив слова пророчества, услышанные пятилетней девочкой от таборной ведуньи: «Сама цыганкой станешь. Монисто золотое, бриллиантовые кольца наденешь, королевой назовут, на трон посадят. Жених по жизни на руках понесет…»

Все сбылось! Но за полный век ее жизни (умерла Изабелла Даниловна на 101-м году!) нашу великую землячку не только короновали, но и неоднократно низвергали с трона. И символично, что последний всплеск ее всенародной популярности пришелся на самое последнее ее десятилетие, соединившее ее с еще одним ростовчанином, точнее сказать – нахичеванцем, талантливым пианистом, чутким концертмейстером, блистательным импровизатором Александром Сариевым. С ним, после молчания, длившегося больше четверти века, она снова стала выступать, вписав его в один исторический ряд с такими своими легендарными партнерами, как Симон Каган, Натан Рохлин, Давид Ашкенази. Эти Мастера достигли вершин концертмейстерского мастерства за долгие годы работы, и как же легко и быстро Александр совпал со знаменитой певицей в ощущении ритма и стиля! И сколько интересных моментов общения с ней поведал он своему соседу и сверстнику Георгию Багдыкову!

Сариев щедро и радостно делился воспоминаниями. Во время нашей случайной встречи с ним в одном из нахичеванских домов он не только позволил мне спеть под фирменный «юрьевский» аккомпанемент, но и воскресил особенно памятный эпизод празднования юбилея концертного зала «Россия». В этот исторический вечер Иосиф Кобзон по-сыновьи бережно выводил на сцену «легенду российской эстрады» (так объявил он ее выход!), а когда отзвучал романс «Не надо встреч, не надо продолжать», он, словно драгоценный сосуд, осторожно поднял певицу на руки. Но благодарная память Александра запечатлела и еще один волнующий момент: все участники этого события были охвачены одним желанием «продлить очарованье», и, повинуясь общему порыву, пианист заиграл одну из мелодий известнейшего танго Вертинского. И тут легендарный артист Борис Брунов на правах ведущего абсолютно спонтанно и неожиданно для всех пригласил Прекрасную Даму на танец, и она, отозвавшись мгновенно, в свои 97 (!) прошла с ним круг невесомой изящной поступью…

О, как важно было для нее до конца оставаться Женщиной! От другого ее близкого друга, известного историка моды Александра Васильева, приезжавшего в Ростов для знакомства с нашим музыкальным театром, узнала я, например, о том, что в последние месяцы земного бытия Изабеллу Даниловну тревожила сугубо женская проблема. Как в прямом смысле не «потерять лицо» − предстать в достойном виде перед многочисленными медиками, часто навещавшими ее в то время? И артистка, не встававшая уже с постели, но по-прежнему дорожившая званием первой красавицы, прибегла к простой уловке – припрятав под подушкой цветной карандаш, она подкрашивала губы перед каждым новым визитом…

А сколько любопытных биографических фактов услышала я из первых уст во время телефонного разговора, послужившего затем основой большой радиопередачи, посвященной Изабелле Юрьевой! В начале нашей долгой беседы Изабелла Даниловна непритворно смутилась: «Но о чем же мне еще рассказать? Кажется, о моей жизни все уже известно и будет ли это интересно моим землякам?» Но уже само упоминание о родном городе чудесным образом подействовало на мою собеседницу. И вот уже на другом конце проводного телефона молодо встрепенулся ее голос и уже совсем по-ростовски азартно и торопливо, словно перебивая саму себя, заговорила она о днях юности, о своих сестрах и подругах-гимназистках: «О, как любили мы вместе с мальчишками быстренько-быстренько сбегать по Богатяновскому спуску к Дону, чтобы кататься на лодках!»

Солнечные кадры ярко вспыхивали в памяти певицы, заставляя представить того самого комара, который влетел в рот дебютантки во время самого первого выступления на открытой эстраде, но благодаря благодушному настрою восхищенной публики не только не сорвал его, но и сделал незабываемым.

Вспомнила актриса и того известного скрипача Ефрема Цимбалиста, который, согласно одной версии, проживал по соседству, а согласно другой – снимал комнату в родительском доме Изабеллы Левиковой на Никольской и первым обратил внимание на вокальный талант юной Беллочки. Но сами родные, несмотря на то что служили в театре (отец делал шляпы, мать заведовала париками и бородами), вовсе не помышляли о сценической карьере дочери − в будущем они видели ее врачом! Но, покорившись судьбе, Изабелла приехала в Петербург, в консерваторию, где уже училась старшая ее сестра Анна. Она-то и осмелилась во время прослушивания у знаменитого концертмейстера Алексея Таскина задать ему прямой вопрос: а сможет ли сестренка, посвятив себя сцене, заработать на хлеб? И профессор, не страдавший отсутствием чувства юмора, ответил без обиняков: «Сможет. И даже – с маслом!» И еще прибавил, что специально заниматься пением Изабелле не стоит: академическая манера может разрушить ее самобытность. Кстати, А.В. Таскин, выступавший раньше в блестящем тандеме с Вяльцевой и Шаляпиным, стал первым концертмейстером Юрьевой, открывшим ей путь на большую сцену.

Но первым артистом, вдохновившим Изабеллу своим примером, был великолепный исполнитель цыганских романсов и солист оперетты Юрий Морфесси. Изабелла Даниловна сама поведала мне о том, как впервые услышала его во время гастролей певца в Ростове: «Когда он выступал в своей зеленой венгерке, ростовские купчихи падали в обморок. А я, очаровавшись им, решила бесповоротно: «Я буду петь, петь, петь!» Кстати, родной город одарил юную певицу не только художественными впечатлениями, но и встречей с первым композитором, пополнившим ее репертуар. И никакие годы не могли выветрить из ее сознания его имени: звали молодого музыканта Михаил Бессмертный!

И все же будущей королеве эстрады предстояло пройти творческое крещение в обеих столицах. Выступив перед питерской публикой, в конце творческих смотрин она была приглашена в солистки главой театрального треста Иосифом Эпштейном, который вынес восторженный вердикт («Вы не только прекрасная певица, но и красивая женщина») и избрал ее Супругой и Повелительницей. На протяжении сорока с лишним лет – пока билось его сердце – муж заботился о том, чтобы у королевы было королевство и быт не мешал ей править музыкальной державой.

В свадебное путешествие они отправились в Париж. Изабелла Даниловна подробно описала колоритную сцену: в одном из ресторанов во время обеда к их столику приблизился галантный джентльмен и учтиво попросил у супруга разрешения побеседовать с его дамой. «Обращайтесь ко мне – мадам не говорит по-французски». И тогда режиссер, представлявший киностудию «Альбатрос», пригласил восхитившую его красавицу участвовать в съемках. Красавица вежливо, но решительно отказалась. И дело было не только в ее «интересном положении», как выражались тогда. «Я действительно прикрывала скатеркой округлившийся животик, но меня съедала тоска по родине: по ночам подушка моя была мокрой от слез. Так мне хотелось домой!»

А ведь супруги могли и вовсе не возвращаться в голодную «совдепию», как именовали нашу страну некоторые эмигранты. Родственники мужа, владевшие радиозаводом и норковой фирмой, сумели бы создать молодой чете достойные условия. Но, осуществляя единственно возможный для себя выбор, Изабелла Юрьева не колебалась никогда. Так же твердо отклоняла она призывы именитых поклонников, среди которых были знатные банкиры и прославленные литераторы – от Хаммера до Зощенко и Маршака. Она уверенно шла своей дорогой, которая была тернистой и трудной.

Идеологи РАМП объявили романсы буржуазным хламом. И об этом красноречиво свидетельствовали документы. В июне 1927-го певице пришлось писать заявление на имя Уполномоченного Репертуарным комитетом: «Прошу разрешить мне при исполнении новой программы мюзик-холла следующие старинные романсы: “Никому ничего не рассказывай”, “Жигули”, “Среди миров”, “Он уехал”». Резолюция была крайне жесткой: «Исключительный по пошлости мещанский репертуар. Разрешить сроком на один год одной певице, пока не будут подготовлены произведения, созвучные времени».

Воинствующие идеологи были готовы к самым крайним мерам: «В порядке последующего контроля снять из репертуара, изъять из продажи грампластинки с вокальными произведениями, исполняющимися на эстраде под названием старинных романсов: “Бирюзовые колечки”, “Мы сегодня расстались с тобою”, “Меня не греет шаль”, “Жалобно стонет ветер осенний”, “Сияла ночь”, “Прощай, мой табор”». Данный документ относится к 30-м годам, что не вызывает особого удивления. Куда больше обескураживает статья ленинградского критика Л. Энтелиса с красноречивым названием «В золе догоревших каминов». Она увидела свет спустя несколько десятилетий, в середине 60-х, когда карьера легендарной певицы закономерно завершалась. Отшумела оттепель, улеглись страсти, но ничего не изменилось в умах защитников «передового искусства», даже фразеология осталась прежней. Так, автор публикации, оказывается, «спасал» лучшие романсы от «опошления» исполнителями и призывал не расходовать на «образцы пошлости», в число которых угодили и «У камина», и «Мы только знакомы», «энергию талантливых людей». Однако сама статья стала только искрой, из которой разгорелось пламя партийных дискуссий, охватившее и Москонцерт, и Росконцерт, и даже вокальный факультет московской консерватории.

В итоге, как и 30−40 лет назад, вновь заклеймили позором «примитивные сочинения Про­зоровского, Фомина, Лишина, Бакалейникова и другие образцы мещанской пошлости» и в качестве спасения были снова выдвинуты репрессивные меры, позволяющие «очистить репертуар от пошлых произведений».

Однако это идеологическое фарисейство отрицалось обычными людьми. И сами вожди, создававшие эту «очистительную» программу, на кремлевских приемах заставляли артистов, среди которых была и Изабелла Юрьева, исполнять «опостылевшую» им «цыганщину». Во время многочисленных концертов на Карельском фронте, в Сталинграде и блокадном Ленинграде командиры обращались к певице с просьбой сменить военную форму на концертное платье и лирическими мелодиями прошлых лет хоть на короткое время возвратить солдат к мирной жизни.

Однако идейные «надсмотрщики» не допускали в звучании исполнительницы даже грудных «цыганских» нот и заставляли «осоветить» репертуар. Правда, и здесь артистка не кривила душой. Среди сочинений современных авторов она находила такие, которые вполне отвечали ее изящной, женственной манере, «с легкой лукавинкой». Вот отыскала же она кокетливую и озорную песенку про сапожника у композитора Модеста Табачникова. Да еще с веселым плясовым ритмом и с простым, человеческим текстом:

Влюбилась я в сапожника, утратила покой,

Хожу-гуляю около сапожной мастерской,

Смотрю я сквозь окошечко на кудри-завитки.

Сносила я, стоптала я на туфлях каблучки!

Кстати, и знаменитый «Синенький платочек» (еще до того, как он прочно вошел в репертуар Клавдии Шульженко) Изабелла Юрьева исполняла как романс. С другим, мирным текстом, далеким от военной тематики. Впрочем, выходом из репертуарного тупика певице служили не эти редкие жемчужинки демократичного песенного жанра, а новые романсы с музыкой Островского, Сидорова, Фомина, Френкеля, Хайта, Цфасмана. Автором слов некоторых из них был супруг артистки. В творческих кругах его знали как Иосифа Аркадьева и как создателя текстов к таким шлягерам, как «Если помнишь, если любишь», «Ответ на дружбу», «Первый бал», «Если можешь, прости». Он оставил почетный пост главы парфюмерного треста ТЭЖЭ (это редкий случай, когда аббревиатура кажется гораздо благозвучнее основного названия организации: «Трест эфирно-жировых эссенций») и целиком взял на себя обязанности администратора своей знаменитой супруги.

Однако к концу нашей длительной беседы мы говорили с Изабеллой Даниловной не о власти идейного прессинга и даже не о главной ее утрате – смерти маленького сына. Певица размышляла о своем призвании, о сути и предназначении самой профессии. «Я всегда понимала и чувствовала то, о чем пою. Сегодняшние исполнительницы пугают меня своим безразличием. Мне кажется порой, что им все равно, какие слова произносить. «Люблю» или «ненавижу» − для многих из них нет никакой разницы! А между тем каждый романс – это мини-спектакль. Это прожитая и пропетая тобой чья-то судьба! И я ощущала большую ответственность за каждый свой выход на сцену. К тому же – вы это учтите − все мы пели без микрофонов, донося звук до каждой точки концертного пространства, иногда и не в залах вовсе, а на улицах застуженных военных городов. И голос мой был обращен к каждому сердцу. Голос мой был народным достоянием…»

Эти слова великой романсовой актрисы мне особенно запомнились. И еще запала в душу особенная, трепетная интонация искреннего сожаления: «До чего же мне больно и обидно, что я больше никогда не увижу свой Ростов!» Но в утешение себе хочется сказать, что ясными летними вечерами над ростовскими улицами все-таки парят эти незримые флюиды – и не столько слышится, сколько сердцем ощущается тепло неповторимого тембра, терпкого и сладкого, как манящий аромат петуньи. Голос Изабеллы с нами!

Н.А. МЕЩЕРЯКОВА, профессор кафедры сольного пения Ростовской государственной консерватории имени С.В. Рахманинова, кандидат искусствоведения