Филевский о Нахичевани

Павел Петрович Филевский ( 1856 — 1951) — историк, педагог, первый историк города Таганрога.

«Наконец приехали в Нахичевань-на-Дону. Тут сразу почувствовали, что у отца гораздо больший чин, чем в Екатеринославле. Для встречи он приготовил разных местных яств, в особенности рыбных, а между ними чудесный балык и икра, т. е. роскошь для нас прямо недоступная. После тяжелых в материальном и моральном отношении условий жизни в Екатеринославле, жизнь в Нахичевани была благом. Взяток отец, конечно, не брал, хотя этим никогда не рисовался, отец говорил, что как-то не умеет это делать.

Но положение секретаря магистрата в Нахичевани было особенное — это был единственный человек в городе, юридически сведущий, к тому же и вполне образованный и владевший пером. К нему шли за всяким советом и с просьбами. Армяне его очень полюбили за общественность. Не было в городе именин, крестин, свадеб и пр., куда бы ни звали отца с семейством. Армяне вообще хлебосольны, а тут еще человек им приятный и нужный.

Угощали армяне чрезвычайно обильно. Всевозможные сладости то и дело обносили, много танцевали, а больше всего пили вино, водку гораздо менее. В карты на званных вечерах почти не играли.

Но особенно грандиозные попойки были в июне месяце, кажется в день Георгия. Недалеко в семи верстах от Нахичевани был монастырь, при котором чудесный огромный сад.

Вот несколько видов несуществующего ныне монастыря, но со знакомо выглядывающей из-за его стен сохранившейся до нашего времени церковью Сурб-Хач.

В этот монастырский праздник зажиточные армяне выезжали на несколько дней в сад, распивали там и угощали друг друга.

Семьи переходили из палатки в палатку. Вечером и утром шли на церковную службу в монастырь. Старостою монастыря был Иван Маркович Попов, с которым мои родители были хорошо знакомы еще в Бахмуте в 1855 году, куда во время вторжения франко-английского флота в Азовское море бежали многие торговцы из Таганрога, Ростова и Нахичевани.

У Попова в саду был свой постоянный павильон, куда он приглашал на эти дни нас, так как у него семьи не было. Таким образом, мы могли с большим комфортом провести эти дни в монастырском саду. Тут же были оркестры и неизбежная зурна — национальная музыка, состоявшая из свирели и большого турецкого барабана.

Когда какой-нибудь простолюдин из армян захочет покутить по какому-нибудь случаю, он нанимает зурну, ломового извозчика и идет по улицам, к нему присоединяются любители погулять, причем он обильно угощает их вином. И вот вся компания идет и пляшет за едущим зурначом, припевая и выпивая.

Тогда уже в 1868, 1869, 1870 годах попадались в Нахичевани молодые образованные армяне, которые несколько сторонились обычаев старины, но осторожно, не раздражая стариков; патриархальность среди армян еще была велика.

А женщины вели жизнь замкнутую, на балы выезжали, одевались роскошно, но держали себя отдельно от мужчин и вели разговоры только о хозяйстве.

Моя мать, бывая на вечерах, часто подзывала в дамское общество мужчин, заставляя их развлекать дам, чем нимало их смущала, но иногда ей удавалось развлечь дам, так как армяне вообще очень общительны и веселы.

В то время Нахичевань был еще совершенно армянским городом. Все русские говорили по-армянски, а некоторые русские так плохо говорили по-русски, что их не всегда можно было понимать.

Чиновники магистрата были все русские древние старожилы города. Русская колония жила в одном месте в саду Чорчопова, где ныне завод «Аксай», в противоположную сторону от Ростова. Отец жил и с русским чиновничеством, которое совершенно не смешивалось с армянами. Прислуга была исключительно русская, прекрасно оплачивалась и была избалована донельзя, потому что ее трудно было нанять.

Заработки в Ростове на мойках шерсти были значительны: 50 копеек в день, большие деньги по тому времени, а из России на эти окраины приходило народа меньше чем требовалось, и в особенности женщины.

Меня в городе скоро все знали, потому что ходил всегда с Леонтием, и встречавшиеся армяне никогда не преминули громко заметить: «секлетарев сын». А провожал меня всегда Леонтий потому, что армянские мальчики побили меня, причем приговаривали: «хазах», т.е. оскорбительно «русский»: может быть искаженное «казак».

Вообще нравы были еще довольно дикие. По улицам постоянно можно было слышать на всевозможные голоса: «марушка, гут купи». Это продавщицы подсолнечных семян приглашали армянок купить семечек. С такими выкриками ходили продавцы кустарных конфет «алвице». А летом мороженщики. Их было так много, что крики не прекращались.

Накануне больших праздников богатые армяне присылали гостинцы секретарю: голову сахару, самого дорогого цветочного чаю, кусок материи, рису, окорока и пр. Отец, было, решительно запротестовал, но скоро увидел, что бороться с этим совершенно невозможно, тем более, что присылали люди, не имевшие в магистрате никаких тяжб. Молодец из лавки приносил кулек, клал в передней и никакие требования взять обратно не влияли. Молодец говорил, что велено доставить и уходил.

Потом отец по совету служащих в магистрате махнул рукой и не разговаривал. Они ему сказали, что так от дедов и тут злого умысла нет, а один старый армянин ему сказал: «Ты нас не серди, душа моя, мы хотим с тобой жить хорошо, жалование у тебя маленькое, а мы рады тебе помочь. Зачем брезговать нашим подарком».